По весне рассветный снег ал и бел,
А в окошечках торчат лезвия.
Ни одно-то я крылом не задел,
Бился грудью, сколько мог, милая.
Как добрался до своих - помню ли,
Как они меня из тьмы подняли,
И, ведь не братья-кумовья, а Добрыня да Илья
Всю тоску мою как есть поняли.
Они не латники теперь, не ратники -
Безлошадные теперь странники.
"Мы не ораторы,- кричат,- а мы - оратаи,
А ты, брат, душу сгоряча-то не трави - твори.
Ой, не глядел бы ты, Финист, вниз,
А летел бы ты, Финист, ввысь".
Так-то скажут да пойдут сеять-жать,
А куда ж мне от себя убежать?
Сменит ласку да любовь сила-власть,
На окошке зря ли кровь запеклась?
Что-то к нам не кажет нос солнцептица Алконост,
Вишь, иные по ветвям скалятся.
Убаюкает Баюн - растревожит Гамаюн,
Скажет речь, и в ножнах меч плавится.
На заре проснувшись дня вешнего
Вспомни, нежная, меня, прежнего,
Был я славен, на земле ль, в небе ли,
Был ярче яви - стал бледней небыли,
Суть земного бытия - пыль,
Станет небылью моя быль.
В царстве тайном да лихом, да ином
Я при ведьме женихом, колдуном,
Полуволен, полузряч, без лица,
Надо мною чей-то плач мечется.
Но, хоть окутали меня мертвым сном,
Слышу-чую, во сенях стук да гром:
"Эй, брат, гони с души дурман, мы - Емеля да Иван,
А вон и милая твоя под окном.
Зря ли слезы у нее горячи,
Как дошла да как нашла - промолчит.
Прочь от невидимых оков сброшенных
Да от железных башмаков сношенных,
В пику бедам, стань, каким был:
Небу ведом взмах твоих крыл".