Мы сидели на приступочке,
Рассуждали о смысле бытия.
Мыслеобразы, став тучами,
Расползались по небу во все края.
В небе тропы давно проторены,
Это небо не то еще видело,
Это эхо тому ль еще вторило,
И вопросов у нас невидимо.
Скажем, в прежнем своем воплощении
Из Пхеньяна я иль Баден Бадена,
Да при тесном, при близком общении
Убоится ли черт Бен Ладена?
И что там Бог отвечал кесарю,
Если кесарь хотел многого?
"На престоле твоем - тесно ли,
Что возжелал моего, Богова?
Мол, заберись да на Землю смотри:
Где в ней золото, где олово...
Вы ж не кесари, вы – косари,
Косы свищут, летят головы!
Оглушили себя трубами,
Окружили себя ратями,
В коих прежде, чем стать трупами,
Именуют себя братьями.
Цвет болотный, всегда в моде он,
Что ж одежда перештопана?
Под ногами лежит Родина,
Вся растерзана, растоптана.
Ох, сыночки мои, на краю
Что за мысли стучат в темечки?
В ту ли землю, от слез горькую,
Вы роняли свои семечки,
В неуемной своей младости,
В неприкрытой своей доблести...
Зачинают детей в радости -
Чтоб растить их потом в горести?
Хоронить до зари затемно,
Место пусть порастет трын-травой,
А земля ведь она – мать она,
Перетерпит опять, не впервой.
Любо ль было ей вас пестовать,
Любо ль было ей вас баловать,
Было вволю на ней места вам,
Оказалось, того мало вам.
Вы ж - от кости ее косточки.
Полно, вами ль она обижена,
То не ваши ль златые звездочки
На груди у нее выжжены?"
Отольются шутам шуточки,
Не спасут чудаков чудеса,
Кто чудом выжил – сидит на приступочке,
Мыслеобразы шлет в небеса.
Мол, в небо тропы давно проторены,
И вопросов всегда невидимо...
Это эхо тому ль еще вторило,
Это небо не то еще видело.